Слегка беспокоило Степана отсутствие однозначной реакции сэра Энтони на его отчёт о поездке в Голландию. Да что там однозначной – никакой реакции не последовало, кроме дежурного: 'Спасибо за проделанную работу. Если Вы нам понадобитесь, господин Гринвуд, сэр, мы найдём способ с Вами связаться. На Ваш счёт переведена скромная компенсация за потраченное время и силы'. То есть, выражаясь простым языком: 'На тебе денежный эквивалент газетного гонорара и снова прячься под камень, из-под которого вылез[305], до лучших времён'. Хорошо ещё, что статья о Чехословакии пошла в печать практически в авторской редакции, а сумма, выплаченная за неё, превзошла самые смелые ожидания. Незабываемый сон с участием лорда Ротермира оказался не 'в руку'. Мистер Крэнфилд ещё раз подтвердил редакционное задание на статьи о Польше и прибалтийских лимитрофах, лишь волею случая получивших статус независимых государств. Если бы не это, то можно было подумать, что вокруг Майкла Гринвуда начинает образовываться разреженное пространство, грозящее перерасти в вакуум и тогда...
'Как Витьке Федорчуку – инсценировать смерть?' — ибо процесс категорически пошёл' 'не в ту сторону', и проще умереть и воскреснуть под новым именем, чем зависнуть между жерновами 'исторических необходимостей'. Без старых обязательств и допущенных впопыхах ошибок, начать с чистого листа и двигаться вперёд — 'И только вперед!' — в поисках новых самобытных граблей?
Отогнав невесёлые мысли маленьким глотком виски, вдогонку которому пошёл кофе и изрядный кусок бутерброда с ветчиной, Матвеев вновь вернулся к планированию расходов на ближайшее время.
'Итак. Куб перегонный импортный – три штуки. Один – менять без вариантов. Два других – почистить и поменять арматуру, — или как она там называется, — трубки, краны. Неплохо бы в поместье газ провести, но это ещё долго будет относиться к области несбыточного. Так что, придётся топить по-старинке – углём или торфом, и даже, скорее всего, именно торфом.. Да, и термометры с манометрами однозначно придётся ставить новые. В солодовне[306] ничего менять не будем – просто наведём порядок и чистоту, насколько это возможно.
Бочки... а что у нас с бочками? Полдюжины придётся отдать местному бондарю на ремонт и обязательно проследить, чтобы доски и клёпки были надлежащего качества'. — Степан воспринимал как должное все непривычные для него знания, доставшиеся, как оказалось, не только от Гринвуда, но и от далёких предков последнего. К тому же в библиотеке поместья отыскалось 'Полное руководство по дистилляции' некоего господина Смита[307], представлявшее не только букинистическую, но, несомненно, и немалую практическую ценность для начинающего производителя традиционного алкоголя.
'Самостоятельность в её нынешнем виде – резюмировал Степан события последних дней – штука хорошая, ласкающая чувство собственного достоинства, но, пожалуй, что бесперспективная. Без опыта ведения бизнеса можно обложиться справочниками и пособиями, купить, — пока они по карману, — лучших юристов, собрать по округе мастеров и поднять хозяйство усадьбы до работоспособного состояния, — но не более того. Эх, сейчас бы посоветоваться с Витькой Федорчуком. Чертовски не хватает его чутья и деловой хватки. Не зря 'колбасный король' тянет свой бизнес без видимых проблем уже почти двадцать лет. Угу, а ещё губозакаточную машинку для полного комплекта'.
Тем не менее, моментальная эта мысль привела, как и следовало на самом деле ожидать, к двум вполне трезвым решениям. Во-первых, купить – пока в Европе мир – бочки из под дешёвого испанского хереса, и настаивать виски в них. А во-вторых, следовало срочно найти подходящего управляющего, а самому ехать в Европу, и там плотно заняться с Витькой делами возникающего на глазах 'семейного бизнеса'. Оба решения представлялись теперь Степану вполне здравыми и, следовательно, верными.
Воспринимая, поначалу, хлопоты по приведению поместья в 'божеский' вид и восстановлению висковарни не более чем как 'милую' забаву, не мешающую заниматься главным делом, то есть, журналистикой и, даже придающую дополнительную устойчивость его социальному положению, Матвеев не просто втянулся, но начал открывать для себя целый мир по имени 'Шотландия'. Не в качестве постороннего наблюдателя или, упаси боже, туриста, но полноправного местного землевладельца. И 'рассмотреть' этот новый чудный мир он пытался не с 'парадного подъезда' Эдинбурга и не с 'чёрного хода' Глазго. Крайности могли исказить перспективу, открывшуюся Степану в самом сердце без преувеличения легендарной страны, где открытия приносил каждый новый день. Общение с нанятыми для работы в поместье мужчинами и женщинами – деревенскими жителями, регулярные поездки в Питлохри за продуктами и на почту – всё давало столько пищи для размышлений, что Степан всерьёз опасался 'заворота кишок' в своей голове.
Источником внешних новостей служили газеты, попадавшие в Питлохри с небольшим, на день-два, опозданием, да ещё радио. С последним пришлось немного повозиться, даже не столько с ним, сколько с отсутствующим в поместье электричеством. Пришлось тряхнуть стариной, возобновив почти утраченные навыки 'настоящего советского мужика', и приложить некоторое количество усилий, попутно удивив местную прислугу своими познаниями в высоком искусстве электрификации и умением, позволившим Матвееву за пару дней наладить освещение в поместье. Невдомёк было шотландским пейзанам, что их новый наниматель изрядно поднаторел в ремесле домашнего электрика, равно как и сантехника, за несколько тысяч миль и несколько десятков лет вперёд от нынешнего места и времени. Теперь стены жилых комнат и хозяйственных помещений господского дома украшал витой провод на фарфоровых изоляторах и 'изящные' керамические выключатели и розетки. На заднем дворе в небольшом сарайчике – ранее бывшем прибежищем садового инвентаря – чихал сизым выхлопом примитивный бензиновый генератор, мощности которого вполне хватало на освещение полутора десятков комнат и питание громоздкого трёхлампового приёмника. При покупке этого 'чуда враждебной техники', пытаясь найти табличку с наименованием фирмы производителя на массивном, полированного дерева, корпусе, Матвеев потерпел неудачу. Продавец ничем помочь не смог, сказав лишь, что приёмник собран из 'филипсовского' комплекта деталей[308] каким-то мастером в Данди. Подробности знал хозяин лавочки, но он уехал за товаром в Эдинбург и мог вернуться не раньше чем через неделю.
Новости, приносимые газетами и радио, последние две недели вызывали у Степана странное ощущение нереальности происходящего – настолько они не соответствовали тому немногому, что он помнил из истории межвоенной Европы. По правде сказать, знания его опирались на причудливую смесь обрывков школьного и университетского курса с прочитанными в молодости романами Семёнова[309] и книжками из библиотеки 'Военных приключений', да фильмами, вроде 'Щит и меч' или 'Земля до востребования'. Немного помог подробный ликбез, проведённый Ольгой на затянувшемся пикнике в Арденнах. Если в анализе прошедших событий Матвеев мог ещё положиться на Гринвуда, то новости шокировали их обоих.
Ушло в отставку, не просуществовав и месяц, 'февральское правительство' Альбера Сарро. Кабинет его преемника — Эдуарда Эррио[310] тут же столкнулся с серьёзнейшей проблемой – седьмого марта части вермахта, в нарушение статей Версальского договора, стали занимать демилитаризованную Рейнскую зону[311]. Консультации министров иностранных дел Франции и Великобритании, точно также как и телефонные переговоры их премьеров, не принесли внятного результата. Альбион предпочёл закрыть глаза на демарш Берлина, заявив устами своих чиновников, что действия правительства рейха 'не ведут к развязыванию военного конфликта'.
В сложившейся обстановке, на волне общественного возмущения после трагической гибели от рук фашистских террористов маршала Тухачевского, господину Эррио ничего не оставалось, как подтвердить своё реноме большого друга СССР и борца за мир в Европе. Он отдал распоряжение о вводе в демилитаризованную зону частей 6-го кирасирского и 4-го моторизованного драгунского полка 1-й лёгкой механизированной дивизии французской армии. 'С целью соблюдения положений Версальского договора, и руководствуясь буквой и духом соглашения в Локарно[312], правительство Французской республики считает себя вправе применить силу для предотвращения милитаризации особой Рейнской зоны'. Солдаты вермахта не сделали ни одного выстрела и покинули Рейнскую область также быстро как вошли в неё.
Буквально через пару дней, после обмена весьма резкими нотами, Берлин и Вена разорвали дипломатические отношения с Чехословакией. Взаимной высылкой послов и дипломатического персонала дело не ограничилось – толпа возмущённых берлинцев 'в штатском', как мрачно пошутил Степан, разгромила здание чешского посольства. Началась конфискация собственности принадлежащей гражданам ЧСР. События в Вене проходили по схожему сценарию — 'народное возмущение', погромы и конфискации. Части австрийской и немецкой армий стягивались к границе с Чехословакией. В ответ французское и бельгийское правительство объявили о мобилизации резервистов.
